Автор: гость
любой от чего то умрет, но богатые позже- так как 5 раз могут себе пересадить сердце. |
|
Я бы казал что существует "неумолимая логика взросления духа", так скзать, естественные этапы, когда прежние двигатели жизни — амбиции, статус, накопление — начинают меркнуть, как дешевая мишура. Это похоже на то, как взрослый человек смотрит на пылкие драмы своего отрочества: с пониманием, но без внутреннего участия, как бы со стороны. Ценности одного этапа становятся сувенирами другого, и этот процесс видения относительности ВСЕХ мотивов есть высшая форма трезвости.
Однако этот путь — не данность. Он зависит от почвы, на которой растет человек. Там, где доминирует конвейерная культура, где человек — сырьё, большинство оказывается в ловушке вечного юношества. Их побуждения искусственно законсервированы на уровне 15-20 лет: потребление, социальное соревнование, погоня за внешними атрибутами. Это не естественный застой, а тонко настроенный но противоестественный механизм.
Заинтересованные стороны этой системы — от рекламных корпораций до политиков, эксплуатирующих вечный экономический рост, — кровно заинтересованы в том, чтобы человек бежал по этой дистанции до самого конца. Пенсия становится не временем мудрости, а новым витком потребления. Вот почему можно видеть 70-летних, одержимых карьерными маневрами и накоплением, словно их существование измеряется только в цифрах на счете, порой даже с ещё большим остервенением чем 20 летние.
Для таких людей смерть — не завершающая симфония, а катастрофа, обрыв на полуслове. Она обнажает всю бессмысленность пройденного пути. Отсюда — панический ужас перед угасанием и вера в технологическое спасение, вплоть до пятой пересадки сердца, лишь бы продлить эту гонку, лишенную финишной ленты и высшего смысла. У зрелого человека может быть только сочувствие к таким людям, и не важно сколько у них денег и влияния.
Если же взглянуть на наш вид через призму глубокой истории, становится ясно: мы — существа, запрограммированные на 30-40 лет жизни. Это наш биологический горизонт, возраст, за которым следует лишь технологический бонус, полученный ценой невероятного прогресса. Большинство наших предков просто не доживало до экзистенциальных кризисов, порождаемых долголетием.
Вопрос, таким образом, не в том, стоит ли жить дольше. Вопрос в том, как прожить эти "бонусные" десятилетия. Если продолжать клевать зерно в клетке птицефермы потребительства, не меняя качества своего бытия, то ценность такого продления стремится к нулю. Это жизнь по инерции, лишенная второго акта, главного акта, собственно награды за все потуги.
В каком то смысле ключевой мерой становится баланс опыта. Каково соотношение осмысленности, глубины и подлинной радости к рутине, социальным баталиям и страху? Если жизнь после 40, 50 или 70 лет — это лишь бледная копия юношеских устремлений, то ее продолжительность не имеет значения. Она становится трагедией не потому, что коротка, а потому, что мелкая, неразвитая, застывшая в беспокойном юношестве.